Между маской и сущностью

 

Комментарий к докладу О. Ю. Осьмухиной (Саранск, Россия) «Маска как средство саморепрезентации авторской личности в социальном измерении»

 

 

Уважаемые коллеги.

На дворе еще 2006 год, а наш семинар уже начался, хотя его начало было запланировано на 1 февраля 2007 года.  По тому, как живо откликаются на факт проведения семинара ученые и писатели, тема, географические масштабы семинара, сам факт его проведения и Интернет-технология его проведения, то есть возможность быть услышанным на огромном научном пространстве, не оставили людей равнодушными. Это радует и дает надежду, что связь между писателями, учеными, разделенными тысячами километров, в процессе дискуссии установится и семинар получится. Правда, Сибирь и Дальний Восток для Интернет-усилий Оргкомитета пока, к сожалению, не доступны.

Начиная семинар, я два месяца был занят перепиской (множество писем ежедневно). Сейчас 12 докладов уже вывешено на сайте, в январе-феврале 2007 будет прислано примерно еще столько же, по-видимому, число желающих выступить будет расти, дискуссия началась и я более свободен для аналитической работы. По мере поступления тезисов буду излагать свое отношение к тому, какие  тезисы поступили, о чем, в какой степени они интересны с точки зрения задач нашего семинара, какого рода вопросы они поднимают и какого рода ответы могли бы быть получены на эти вопросы. И таким образом «разогревать» дискуссию. Это особенно важно для студенческой аудитории – ведь согласно Положению о семинаре в дискуссию приглашены студенты и аспиранты ВУЗов. Да и авторы докладов, как выясняется, хотели бы услышать мои оценки их творчества.

Но у меня просьба. Мне важно знать, в какой степени мои комментарии удовлетворяют или не удовлетворяют участников Интернет-семинара. Нужна обратная связь, нужен разговор, обмен мнениями не только по теме Интернет-семинара, не только по темам докладов, но и по тому, в какой степени мои комментарии оказались востребованы аудиторией.

 

Итак, я начинаю с доклада доцента кафедры русской и зарубежной литературы Мордовского государственного университета Ольги Юрьевны Осьмухиной (Саранск, Россия) «МАСКА КАК СРЕДСТВО САМОРЕПРЕЗЕНТАЦИИ АВТОРСКОЙ ЛИЧНОСТИ В СОЦИАЛЬНОМ ИЗМЕРЕНИИ».

 

Доклад Осьмухиной – событие в литературоведении. Автор говорит о социальности литературной маски, которую надевает на себя писатель в художественном произведении. Филология говорить о социальности не любит, либо, говоря о социальности, делает это не системно и, следовательно, не профессионально. Здесь – профессиональный подход. Почему? Потому что он выстраивается как система.

Автор мыслит дуально. Это хорошее начало анализа, потому что создает основание для критики дуальности. Вот один из вариантов дуальных оппозиций в анализе культуры маски: «откровенная социальная ангажированность» писателя, либо авторский текст с помощью маски «выстраивается» в качестве антитезы господствующей культуре, идеологии». Дуальность, господствующая в писателе и выявленная Осьмухиной, требует снятия. Писательское мышление и интерпретирующая литературоведчская мысль как методологии, в основе своей социально-психологические, с точки зрения Осьмухиной, естественно, тяготеют к тождеству на основе субъективности интерпретатора. Это нормальный прием, более того, это прекрасный прием, хотя и в филологии, и, особенно, в философии он до сих пор вызывает возражения. 

Маска, по мнению докладчика, относительно автономна от своего носителя – писателя. Важный вывод. Через маску писатель делает то, что без маски сделать не может – «скрывает, обманывает, искажает», «утрирует», и… увлекает читателя. Куда? В тот мир, которого нет, но который писатель хочет, чтобы был. Оказывается, писатель не удовлетворен собой. Мудрый Карамзин писал, что суть Пушкина в том, что у поэта «нет мира в душе». Так вот, нет мира в душе не только у того, кто надевает маску, но и у того, кто ее анализирует. Если бы не было тревоги в душе писателя, не родилась бы писательская маска, если бы не было тревоги в душе  литературоведа, не родился бы анализ маски. И вот эти две тревоги, слившиеся в какой-то новый синтез, и есть то самое ценное, то самоценное-третье, относительно автономное и от писателя и от критика,  что рождается в сфере между мыслью писателя и мыслью аналитика его текстов, когда в мир вбрасывается социально-психологический, социально-культурологический  литературоведческий анализ. И эта новая, обновленная тревога, получившая  формы литературоведческой статьи, книги, диссертации, выступления в Интернет-семинаре, в студенческой аудитории, расширяет и слово писателя как личности, и личностный смысл создающегося общества, которое формирует себя под влиянием родившейся писательско-литературоведческой рефлексии. Потому что методология снятия тревоги это методология формирования новой культуры.

Как же Осьмухина понимает личность писателя, а через его маску – способ личности выразить себя? Как человека, не имеющего цельности, целостного взгляда на жизнь, несущего глубокую раздвоенность в мировоззрении, в мироощущении, а его маску - как способ эту цельность обрести, не допустить нарастания внутренних противоречий, угрозы раскола между ценностями. Как человека, осознающего собственную слабость перед миром-хищником, желая укрыться от этого несправедливого мира за маской всесильного добра и т. п. Очень верные наблюдения. Хотя возможны и другие интерпретации.

Не совсем, правда, понятно, зачем писателю через маску «создавать ложное впечатление о себе». Читателю может казаться, что писатель, например, мистифицирует свой образ. Но это не создание «ложного впечатления», потому что мы не знаем, какое оно – истинное. Писатель сам не знает. И никто не знает. Тут, скорее, другое. Писатель через мистификации анонимно прорывается в себя нового, неведомого даже ему. Анонимная маска работает так, что рефлексия писателя «способствует осознанию как себя самого, так и «другого», осмыслению его поведения, поступков, спроецированных на себя самого». Очень важный вывод Осьмухиной. Прежде всего потому, что поиск смысла Другого в себе-противоречивом это неизбежная самокритичная попытка выхода и писателя и литературоведа за рамки сложившейся дуальности через какой-то третий смысл, альтернативный господствующим в культуре полюсам. И ключевым в выстраивании такой триады является, конечно же, методология поиска этого незнакомца-таинственного Другого в себе. Тезисная форма доклада не позволила ее автору подробно объяснить смысл Другого. Попробую сделать это за автора.

Кто такой Другой? Это он же – писатель, но беспощадно оппонирующий себе архаичному. Он может не понимать, что то, чему он в себе оппонирует, архаика. Но необходимость оппонирования чему-то в себе он либо осознает, либо чувствует-догадывается. И вот это-то чувство-сознание требует от него того, чего он и хочет и боится – он понимает это требование через необходимость измениться, выйти за рамки сложившейся традиции. Но еще больший страх перемен/желание измениться вызывает неумолимая потребность в поиске меры выхода. Поиск новой меры это совершенно неизвестное для него смысловое пространство, которое он преодолевает на ощупь, вслепую, по наитию, не системно, без целей и оснований, методом проб и ошибок, когда он не знает, чего хочет и даже, как Кафка, не знает, хочет ли он хотеть. Он, как чеховский герой, кричит, что в его возрасте Лермонтов уже лежал в могиле, Иисус был на кресте, а он ничего в жизни не сделал, и не знает, как жить, чтобы дать себе отчет в том, что он живет не напрасно…. Расшифровка вопроса Осьмухиной-Кафки-Чехова в том, что человек их произведений не знает, как повысить свою способность рефлексировать по поводу своей способности к рефлексии. А ответ в том, что вопрос этот новый для восточнославянской культуры, ему всего около 300 лет, и  традиция его снятия в поиске разрешающего третьего смысла еще не развилась, не стала господствующей в этой культуре. Я думаю, в этой точке доклада Ольги Юрьевны  участники нашего семинара, - и филологи, и философы, и культурологи, и историки, -  могут найти большое поле для размышлений и споров. Я бы предложил здесь взять слово тем, кто любит тип анализа Виктора Пелевина и Харуки Маруками – очень разных писателей и одновременно методологически в чем-то близких.

Тема Осьмухиной и ее методология имеют огромные возможности для анализа художественных текстов.

Осьмухина пишет, что для нее «особый интерес представляет процесс “снятия” авторской маски на фоне коммерческого успеха» Сорокина и Акунина. Согласен. Я бы еще добавил - и Лимонова. Это важная философско-культурологическая задача текстолога – понять логику рефлексии коммерческого писателя, согласившись с ним в его поиске, либо возразить ему, противопоставив ему свое понимание логики этого поиска. А вот пример другого порядка. Мой сын, начинающий прозаик, написал, на мой взгляд, отличный репортаж – «Коротенький отч0т по заезду USA 2005». Надев маску стоящего вне политики и идеологии туриста, он в эпиграф своего произведения поместил цитату из Марка Твена: «Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут отданы под суд; лица, которые попытаются найти в нём мораль, будут сосланы; лица, которые попытаются найти в нём сюжет, будут расстреляны...». Это – маска. Задача литературоведа – проникнуть под маску и через анализ авторского текста коснуться сути человеческого в писателе. Но дотронуться до сути – не значит дотронуться до того, что есть. Это значит - угадать в писателе то сокровенное, легкоранимое, что в нем живет подспудно, смущенно зарождается, мучительно и  радостно пробивается к свету, к слову, к людям, несмотря на маску, и найти способ сказать об этом. 

Писатель не только создает маску для нужд своего анализа, он через маскотворчество еще и срывает маску с культуры. «Авторская маска, - пишет Осьмухина, -  возникающая как реакция противостояния/неприятия социальных установок, выполняет функцию деидеологизации - «развенчания» господствующей идеологии, культурных и мировоззренческих канонов». То же делает и литературовед. Культура носит маску, маски, часто устраивает маскарад, иногда шабаш. Это - несомненно. Маска на лике культуры в изменившихся условиях скрывает стыд, растерянность культуры за то, что она такая, какая есть, помогает преодолевать сопротивление совести. Например, в романе Лермонтова «Вадим» крестьяне, намеревавшиеся расправиться с дворянами, перед убийством шли в церковь за божьим благословением – они шли туда, чтобы коллективно надеть маску Божьей кары, чтобы не стыдно было вешать людей. Такого же типа маска и на английской культуре в романе Нобелевского лауреата по литературе Уильяма Голдинга «Повелитель мух». Там мальчик надевает маску дикаря, чтобы совесть не мешала ему убить другого мальчика. Задача и писателя и литературоведа – эту исторически сложившуюся маску с культуры беспощадно снять, сорвать, и показать, что культура может нести в себе то, что нам сегодня не нужно, проанализировать то, что мы с собой в будущее категорически взять не можем.

Вот и все, коллеги. Не знаю,  в какой степени точно я проанализировал способ рефлексии Осьмухиной и его возможности. Текста было лишь четыре страницы. Маловато. Я уверен, автор замечательных тезисов, отвечая на мой комментарий, выступит в Интернет-дискуссии и скажет в ней все, что не смогла сказать в тезисах. Мне показалось, Ольга Юрьевна занимается важной научной темой, сложилось впечатление, что то, как она ею занимается, выводит ее к новому теоретическому знанию,  и вводит наш Интернет-семинар в широкий круг проблем для научной дискуссии. Об этом я и хотел сказать своим комментарием.

 

Edited by admin - 18 Dec 2006 at 1:23pm

Было очень приятно и удивительно встретить на просторах Интернета форум, где говорят о литературе спокойно, серьезно и вполне доходчиво, без тьмы терминов. Хотелось бы присоединиться к сообществу, если вы принимаете в свои ряды не только литературоведов, но и тех, кто просто много и достаточно вдумчиво читает, и читает с разбором.
Почти все темы вызвали желание откликнуться и высказать свое мнение. Начну с этой.
Я, конечно, никогда не встречала термин "маска", как литературоведческий термин, но значение слова прозрачно. Скрывать свое истинное лицо, становиться неузнаваемым или на кого-то похожим.
Конечно, про всех нас говорят, что мы носим маски. Маску мужа, брата, жены и так далее. И все же слово "маска" подразумевает фальшь, обман. Даже если ее красиво назвать мистификацией. Применительно к авторам мне это кажется неубедительным. Почему автор должен прикрываться чьим-то образом, чтобы высказать мысли какой-либо окраски? Почему если он высказывает что-то отличное от его привычных нам высказываний или от того, что мы желали бы от него слышать, мы должны считать, что он за кем-то прятался? Ну если это автор не очерка, не памфлета и даже не стихотворения, а прозаического произведения, естественно, что у него не один персонаж. Даже если герой один, все равно он кого-то вспоминает, с кем-то мысленно общается. Но почему какой-то один герой, пусть и главный, объявляется выразителем мыслей автора? Разве других персонажей автор не пропускает через себя, не добавляет им что-то от своего видения, ощущения? А разве автор сотворен искусственным путем и имеет строго выверенную программу мыслей и поступков? Разве в нем не намешано всего-всего, как в нас во всех? И он не препарирует себя при написании романа? Естественно, что-то в нем более глубоко и ярко, и оно отдается какому-то одному персонажу, но все тайные движения души, мысли, поступки, которых он может и сам стыдиться и о которых без листа бумаги никому не исповедуется, - выплеснуть все это на бумагу разве означает, что он находился в это время под маской? Это был он, и то был он, и кругом он, только разными сторонами своей личности, своего жизненного опыта и т.д.
И почему в "Вадиме" крестьяне шли за маской Божьей кары? Почему за маской-то? А не за "страховкой"? Вот сейчас Великий пост, и если я изредка позволяю себя запрещенную пищу и мысленно прошу Бога простить меня, мол, это не потому что я его не чту, а просто потому что ну очень хочется. Я натягиваю на себя маску? Да нет. Я просто боюсь наказания за содеянное. Да и обидеть Бога не хочу (хоть это выражение и нелепо в данной ситуации, но тем не менее).
Мне кажется, автор просто пишет, что он хочет сказать, что из него рвется (или вымучивается, если пишет он не по потребности, а исключительно из коммерции), но он просто пишет, соблюдая, безусловно, какие-то "технические приемы", а когда и нарушая их. А потом литературоведы убедительно или не очень, дружно или вразнобой объясняют, что автор хотел сказать, что он имел ввиду, кого он показал. Авторы прошлого, полагаю, весьма удивились бы, прочитав километры написанного о них и их творчестве.
Я на днях прочитала ... (затрудняюсь определить жанр. Наверное, повесть) Ольги Тумановой "Убийство в стиле эссе". Там речь и о том, как обсуждают модное произведение, и как автор полемизирует с критиками. И высказывает совершенно будничную позицию.
Я не берусь писать рецензию на эту повесть и разбирать ее, но она читается легко, с интересом, и в принципе вся строится одновременно на "противоречивой параллели": видение автора - видение критиков.
Извините, что получилось сумбурно. Эмоции переполняют, а привычки писать в форумы нет.